Книга Дневник художника Козрое Дузи, или Приключения венецианца в России

Дневник художника Козрое Дузи, или Приключения венецианца в России

От переводчика

Весна 2004 года. С небольшой русской делегацией я оказалась в приальпийском итальянском городке Маростика (Венето): крепостные стены, бегущие по горам, главная площадь, в XV веке превращенная в большую шахматную доску, вишня в цвету, мы слушаем красивую легенду о шахматном турнире…

Фуршет на приеме в мэрии: звенящие бокалы, стильные итальянцы, красавицы-итальянки. Сквозь толпу ко мне проталкивается худенький господин с папкой в руках. Представляется: Маурицио Моттин.

– Вы ведь переводите с итальянского? Я очень вас прошу: у меня дневник, его написал мой давний предок. В XIX веке. Художник, Козрое Дузи, знаете его?

– Простите, нет…

– Как, не знаете? Его картины хранятся у вас в Эрмитаже, в Юсуповском дворце, в Русском музее. Он долго жил в Петербурге. Оставил очень интересный дневник. Я перепечатал его и, вот, хочу вам его дать. Пожалуйста, переведите и постарайтесь его издать… В Петербурге... Это мечта всей нашей семьи. Обещайте, пожалуйста!

– Но, я… я ведь не издатель, могу только обещать, что переведу… Да, переведу обязательно, конечно, это очень-очень интересно.

– Спасибо, вот мой адрес, сообщите мне. Я буду ждать. Мы будем ждать.

На обратном пути быстро пролистала страницы дневника, первая мысль была: такой литературы – масса, кому это надо?

Прошло долгих шесть лет, дневник Козрое Дузи по-прежнему лежал у меня на полке, вызывая угрызения совести и глухое раздражение на саму себя: ведь обещала человеку! Пока, наконец, не случилось чудо: два месяца подряд я – вдали от Питера, а, значит, – от работы, суеты, каждодневных проблем. Чем заняться? Так вот же, у меня есть дневник! Интересно, этот господин Маурицио ждет еще, не потерял пока надежду, что в Питере прочитают строки, написанные его предком?

Начала рассеянно читать – и не могла оторваться! Петербург в сороковые годы XIX века… Каждый день жизни нашего города: первая железная дорога в Царское Село, первый дагерротип, устройство паровой ванны, иллюминация по случаю бракосочетания царского наследника – будущего Александра II, восстановление после пожара Зимнего дворца, выступление оперных и балетных див. Недоверчиво проверяла я в поисковиках интернета фамилии, титулы, события, годы строительства дворцов и церквей, даты парадов по случаю приезда царской семьи, адреса домов петербургских аристократов. И, как с переводных картинок, проявлялись и становились реальными людьми (и какими!) граф и графиня Орловы (они первые поддержали заезжего художника, приняли в нем сердечное участие, ввели его в свет), графиня Лаваль с ее богатой картинной галереей, герцог Лейхтенбергский – зять Николая I, В. А. Жуковский, Великие князья Александр и Михаил, А. И. Штакеншнейдер, О. Монферран, А. Н. Оленин, граф Клейнмихель, а также доселе мне неизвестные Вендрамини, Браницкие, Виги, Гийон… Можно даже узнать, какая погода была в тот или иной день: бедный венецианец тяжело переносил русские морозы и петербургские темные вечера.

Дузи присутствует на вечере гениального Джустиниани, поэта-импровизатора, следит за ловкими руками фокусника Доблера, слушает оперы, наслаждаясь голосами Джудитты Паста, Полины Виардо и Генриетты Зонтаг, смотрит балет, в котором танцует Мария Тальони, а дирижирует гениальный Бернхард Ромберг, следит за порхающими руками Ференца Листа, давшего два концерта в зале Дворянского собрания и ревниво подсчитывает его гонорары… И, конечно, он работает. Дузи без устали пишет портреты: императорской семьи, Орловых, Лаваль, Сухозанета, Калиновской, Голицына, Энгельгарда, Бутурлиной, Бенкендорфа и многих других представителей высшего света Петербурга. В 1841 году Дузи стал членом Академии художеств и получил звание неклассного художника за рисунок «Шествие Марии Стюарт на казнь», а через год за картину «Сократ застает Алкивиада в обществе гетер» был возведен в звание академика. Наконец, в 1851 году, художник удостоен профессорского звания за картину «Положение во гроб» – и ее мозаичная копия впоследствии займет место в Исаакиевском соборе. Именно по его эскизам, оказывается, выполнен яркий плафон Мариинского театра, а для церкви Мариинского дворца (кстати, в дневнике он называется дворцом Лейхтенбергского) им написаны образа. Даже занавес для Большого театра в Москве, представляющий въезд Минина и Пожарского в Москву (не сохранился), был выполнен Козрое Дузи.

Конечно, при переводе дневника с итальянского языка возникали и проблемы: например, написание имен русских аристократов, малоизвестных или вовсе неизвестных и забытых. Иногда сам Дузи не совсем правильно записывал фамилии, которые воспринимал на слух, да и милый господин Маурицио, не знающий русского языка, подчас, переписывая имена, множил ошибки. Нередко один и тот же персонаж называется то капитаном, то генералом, другой – то князем, то графом, театр назван то Александровским, то Александринским (в этих случаях мы сочли уместным унифицировать написание). Есть проблемы и с топографическими названиями: Дузи путает Мойку с Фонтанкой, Каменный остров с Аптекарским, а один из островов в дневнике и вовсе назван Nova di Revin!

Дузи писал быстро, стараясь описать как можно подробнее все, что видит. Поэтому даты он записывал, ставя лишь цифру, и впоследствии возникали путаницы с месяцами. Там, где это было возможно, мы все же исправили порядок дат.

В нашем издании есть много сносок, с нашей точки зрения полезных для современного читателя. Впрочем, некоторые имена найти не удалось, поэтому сноски к ним не даны.

Много интересного узнала я о жизни своего родного города. Проходя мимо домов в центре, стала посматривать, в каком году были они построены, и невольно представляла жизнерадостного итальянца, от взгляда которого не ускользала ни малейшая деталь.

…Дневник переведен. Об этом я сообщила Маурицио, потомку художника, и он немедля приехал в Петербург. Это была еще одна его давнишняя мечта. Он непременно хотел увидеть своими глазами город, рассказы о котором передавались из поколения в поколение: «Наш предок служил при царском дворе!»

В Петербурге Маурицио сумел увидеть мозаичные картины, сделанные по рисункам Дузи в Исаакиевском соборе, образа в церкви Синода (ныне здесь находится Президентская библиотека им. Б. Н. Ельцина), медальоны на потолке галереи Кановы в Эрмитаже, выполненные его предком, плафон в Мариинском театре. Особое удовольствие получил он от великолепной экскурсии по Академии художеств, которую любезно провела для него ученый секретарь Мария Геннадьевна Бондарева, прекрасный знаток живописи и истории Академии. Посидел потомок художника и в кресле в главном зале, том самом, где сидел Дузи, когда его принимали в Академию.

Маурицио снимал фильм, который собирался показать на выставке, посвященной творчеству Козрое Дузи, организованной им на родине художника, в городе Маростика. В фильме лейтмотивом звучит чудесная музыка Верстовского (чью оперу «Аскольдова могила» Дузи упоминает в дневнике), засняты дивные кадры с льдинами, дрейфующими мимо Академии художеств (это тоже описано в дневнике), и дом на углу Гороховой и Морской, где Дузи снимал квартиру, и великолепные залы Мариинского дворца, Дворянского собрания и дома Энгельгарда…

У художника было двое детей – Бартоломео и Пальмиретта. Кстати, его сын тоже стал художником и архитектором. Многочисленные потомки Козрое Дузи живут сейчас в Венеции, Милане, Турине, некоторые – за пределами Италии. У них самые разные профессии, есть среди них и туринская писательница – Франка Рицци. Вдохновившись дневником, она написала исторический детектив под названием «Балалаечник». У Дузи есть такая картина: полуслепой старик, наверное, нищий, живший на милостыню где-нибудь вблизи только что построенной Исаакиевской церкви… В год русской культуры в Италии Франка Рицци получила за свою книгу о жизни Петербурга в XIX веке премию «Серебряный Флорин» (Флоренция).

Хочу надеяться, что дневник, который вы держите в руках, доставит вам удовольствие и, может быть, расскажет что-то новое о прошлой, уже не возвратимой жизни нашего прекрасного города.

Наталия Колесова