| Я всегда считал хариусов самыми необыкновенными рыбами… Я видел много разных рыб… Еще мальчишкой, на Оке, чуть ниже Белоомута, ловил я таких лещей, которые не умещались в корзине. Эти широченные, в противень, рыбины горели в утреннем солнце глубоким бронзовым огнем, и мне всегда было жалко эту драгоценную бронзу, которую потом, у печи, хозяйка снимала кухонным ножом. А жерех на волжских перекатах!.. Ты таишься за кустом у самой воды… И вдруг всплеск-удар посреди струи. Круг от удара еще не успевает разойтись, а твой девон уже там, в струе, чуть ниже того места, где только что появился круг. И еще один удар – на этот раз по твоему девону. И стремительный рывок-бросок, но уже проигранный рыбиной… А потом на песчаную отмель под легкий треск спиннинговой катушки, как под траурный барабан, легкая волна-выплеск, как дань победителю, выносит побежденного, но несдавшегося бойца-жереха. Я помню и сомов, угрюмых и упрямых от своей собственной силы и глубины омута, в котором они жили. Я ловил и по старинке на квок ночью с лодки-долбленки… Лодка, рожденная из старого осокоря искусным мастером, послушная легкому веслу, как хороший конь умному седоку, без волны, без всплеска, в легком тумане летней ночи спускалась вниз, вслед за течением. Там, внизу, чуть дальше по течению, глубокий омут… Перед омутом, как перед страхом бездны, течение слабеет, теряет силу. Шнур властно потягивает за собой глубина. Ты еще и еще отпускаешь шнур. Тишина омута и тишина ночи над тайной глубиной. И в этой тишине только сонный скрип коростеля в кустах и буль-буль, квок-квок после короткого удара по воде полой колотушкой-квоком, которая, по мысли рыбаков, должна воспроизводить что-то близкое к голосу лягушки. Сейчас свал в глубину пойдет еще круче. И тут шнур будто цепляется за что-то на дне… Сильный рывок-подсечка – и это что-то там на дне ночного омута упруго и сильно отзывается тут же по шнуру… А дальше все зависит от тебя, от сома и от лодки. А как потом ждешь первого проблеска зари, чтобы уже на свету разглядеть побежденное тобой чудовище! До зари, до первого света еще так далеко, и ты в ожидании утра сидишь на борту лодки, уткнувшейся носом в берег. Дальше лодку пока не вытащишь – она полна воды после ночной встречи с тайной омута. Эту воду ты будешь вычерпывать уже потом, утром, когда вдосталь насмотришься на хозяина речных глубин, что до сегодняшнего дня таился под корчами мореных дубов, давным-давно упавших в реку, а вот теперь лежит рядом с твоей лодкой и твоим веслом, которому еле-еле хватило длины, чтобы сравниться с этим усатым страшилищем… Я видел много разных рыб. Неделями на таежных озерах я охотился за щуками, которые рвали все мои снасти, на которых потом я все-таки выходил. Я держал на миллиметровом шнуре громадин осетров, резал этим шнуром руки, а потом в нетерпении резал руки еще и о чешую-панцирь этих рыб-динозавров. На умирающем от мороза озерном плесе в обледеневшей лодчонке я ждал встречи с сигами, и они рисовались мне быстрокрылыми птицами, только живущими не здесь, над водой, а там, в воде. Как бесценный дар Бога Вод поднимал я на вытянутых руках бело-голубых лососей, а потом долго не мог забыть презрительно-дерзкий профиль лоха-кочевника… И все-таки не лососей, не сигов, не щук и не сомов считаю я самыми необыкновенными рыбами. Нет, не они, а другая, не очень большая, серебристо-быстрая рыба хариус стала для меня и мечтой, и сказкой… Я не помню сейчас имени той речки, на берегу которой стоял тогда щитовой домик-вагончик сторожа дорожной техники. Сторожа звали, кажется, Андреем. По ночам он должен был охранять бульдозер и еще какие-то машины, которые днем, рыча от усталости, сносили вместе с ржавыми от болот пластами земли непроходимый ивняк и худосочное березовое мелколесье, чтобы здесь, на месте болот, проложить дорогу. На ночь строители дороги оставляли нам свою технику и куда-то уезжали, а мы с Андреем оставались в домике-вагончике одни и всю белую ночь напролет разговаривали об охоте и рыбной ловле. Время было летнее, до охоты еще было далеко, а потому все наши ночные разговоры-планы в конце концов реально сводились к очередному утреннему походу вниз по реке, к переборам, за хариусами. |
..Весной медведи обычно жили высоко вверху и кормились на горных лугах. Вниз в это время звери спускались редко. Когда поспевала красная смородина —а первые спелые ягоды появлялись внизу, около рек,— медведи чаще спускались с гор и чаще попадались на глаза людям. Потом ягода созревала и выше, в горах, и звери откочевывали туда. К осени, когда выпадал урожай на кедровые орехи, медведи собирались в кедрачах. Кедр рос высоко, почти у самых вершин, у границы снегов. С началом крепких морозов медведи не спеша начинали уходить от зимы к долинам, и где-то здесь, в предгорьях, устраивал, видимо, алтайский мишка свою берлогу. Так и жил бы этот зверь из года в год, подчиняясь только законам природы, если бы внизу, у рек, не было людей, скота и пасек...
...Как орудует медведь на пасеке, как ворошит пчел, мне пока видеть не приходилось. А вот старик Бочкарь, что жил рядом со мной, имел случай наблюдать, как зверь снимает с улья крышку, как, поднявшись на задние лапы, ухватывает передними сам улей и несет в лес, несет осторожно, а потом забирается на гору, вытряхивает из улья рамки, пожирает не спеша мед и, то ли из озорства, то ли со злости, что лакомство кончилось, швыряет пустой улей с горы и долго смотрит на с грохотом катящуюся вниз пустую деревянную коробку.
Уж какое удовольствие доставляет это медведю, не знаю, а вот то, что старик Бочкарь, наблюдавший, как зверь ворует мед, получил за свое любопытство медвежью оплеуху, мне досконально известно. Правда, ударил Бочкаря лапой не этот зверь, а другой, но это сути дела не меняет: главное, что оба были бурыми медведями. Сразу за деревушкой, около кустов, устроил Бочкарь свою пасеку. И пасека-то всего ничего, с десяток ульев, но медведь дорогу к меду пронюхал тут же и, ухватив, как водится, улей передними лапами, утащил его в лес. Пустой улей Бочкарь подобрал, но медведю шалость не простил и, зная, что зверь, прознавший про мед, вернется сюда, натянул около пасеки проволоку и привязал конец ее к спусковому крючку ружья. Словом, устроил самострел.
Самострел — орудие запрещенное, но Бочкарь, пожелав рассчитаться со зверем, забыл о всяких запретах. Ночью самострел сработал —грохнул. Бочкарь проснулся и, с нетерпением дождавшись рассвета, прихватил ружье и пошел выяснять, что произошло на пасеке...
Убитого медведя там не оказалось. Но следы крови отыскались и привели расторопного хозяина пасеки на берег реки. Здесь Бочкарь Осмотрелся и, установив, что раненый зверь реку не переходил, собрался было двинуться вниз по реке. Но не успел он сделать и Десятка шагов, как из-под колоды неожиданно поднялся медведь и Двинул Бочкаря лапой по щеке.
Со страху Бочкарь выстрелил наобум. Медведь бросился в лес, а стрелок с воплями ворвался в деревушку. Вид у него был страшный. Медведь ухватил когтем край губы и располосовал щеку до самого уха. На крик собрались люди, отправили Бочкаря в больницу, а сами, призвав под ружье всех от мала до велика, отправились в лес...
О писателе.
В 1974 году Анатолий Онегов расстается с Русским Севером, ставшим для него второй родиной , путешествует по Средней полосе, живет на Алтае, но в 1980 году снова возвращается на Север, где с зимы до зимы живет и работает на границе Карелии и Каргополья до 1991 года.
В это время создаются такие произведения, как "Вода, настоянная на чернике", "В медвежьем краю", "Следы на воде", "Диалог с совестью", серия книг "Школа юннатов". Часть работ этого периода и составила второй том настоящего двухтомника.
В 1991году Анатолий Онегов переселяется на ярославскую землю, где устраивает крестьянское хозяйство: сажаетсад, занимается огородничеством, заводит пчёл.
В это время создаются новые книги: "Лечитесь травами", " Русский мед", "Курорт Шесть соток", "Экологически чистый сад-огород", "Занимательная ботаническая энциклопедия" и др.
| Автор | Анатолий Онегов |
| Издательский дом | Русскiй мiр |
| Дата издания | 2002 |
| Язык | Русский |
| Кол-во страниц | 384 |
| Формат страниц | 24х17 |
| Жанр | Кругозор, саморазвитие, путешествие, приключения, научно-популярная |
| Вес упаковки | 0.5 кг |
| ISBN | 5-8455-0026-5 |